К 80-летию полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады: воспоминания Михаила Чежегова (главного режиссера "Ленкома" с 1936 по 1948 гг.)
20.01.2024
Театр-фестиваль «Балтийский дом» продолжает публикацию воспоминаний сотрудников театра о блокаде в рамках празднования 80-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады.
Михаил Чежегов
Из воспоминаний Михаила Викторовича Чежегова, заслуженного деятеля искусств РСФСР, главного режиссера Ленинградского государственного театра им. Ленинского комсомола (1936-1948 гг.):
30 сентября 1941 года Театр имени Ленинского комсомола открыл свой сезон в Малом оперном театре.
Однако очень часто спектакли шли с вынужденным из-за тревоги перерывом и доигрывались в бомбоубежище. Оно было маленькое, с земляным полом и небольшим количеством деревянных скамеек, – в нем могла поместиться только часть зрителей. Поэтому иногда приходилось доигрывать спектакль в два приема. Находились «зайцы», которые дважды просматривали конец спектакля. Мы их не преследовали.
Сцена из спектакля «Сирано де Бержерак». Ленинградский театр им. Ленинского комсомола. Спектакль в бомбоубежище. Рисунок В. Милютиной, 1942 год
В бомбоубежище шел пятый акт спектакля «Сирано де Бержерак». Где-то совсем рядом упала крупная бомба. Здание тряхнуло. На секунду спектакль остановился. Актеры, видимо, изменив сквозному действию роли, зажили в особом, почти «публичном» одиночестве… Моряк, сидевший рядом со мной в первом ряду, сказал мне на ухо:
– Товарищ режиссер, эта пауза портит мое лирическое впечатление. Пусть они уже играют дальше…
Минута волнения прошла, и спектакль продолжался. Прощаясь со мной, моряк пожал мне руку:
– У тебя все-таки храбрые артисты… Я, брат, сам того… что называется, на паузе находился… Не люблю сидеть в бомбоубежище, в закрытом помещении… Воздуху мало!
С первых дней войны мы работали над инсценировкой романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Первая часть инсценировки была закончена, и мы приступили к репетиционной работе. Маленькая буржуйка, вокруг которой мы собирались, была тем «столом», за которым анализировались роли, искались черты характера, нащупывались внутренние линии развития образа. Работа за этим импровизированным «столом» была вдвойне приятна: он грел, на нем жарились маленькие сухарики – наша дневная порция хлеба насущного, милые песни пел старенький чайник…
Консультировал нас профессор Б.М. Эйхенбаум. Несмотря на болезнь, он нередко приходил к нам и беседовал о творчестве Л.Н. Толстого. Эти лекции-беседы, проводимые в бомбоубежище, очень часто во время жестоких обстрелов и бомбежек, никто из нас не забудет. Они совпали с тем периодом войны, когда немцы заняли Ясную Поляну, разграбили ее и осквернили память великого русского писателя.
Встречались мы с профессором Асафьевым – где-то в катакомбах Александринского театра. Здесь он писал свою новую работу и встретил нас у рояля, в шубе и в шапке, надвинутой на уши. Чудесна была эта встреча. Б.В. Асафьев много и ярко говорил о принципах музыкального оформления грандиозной эпопеи Толстого, о том, как огромная творческая сила, разбуженная великими событиями, заставляет его работать, не обращая внимания ни на какие трудности жизни. Он рассказывал нам о том, какую радость переживает он, когда ему удается выразить в музыкальной форме подлинные звучания современности.
С каждой неделей, с каждым днем осложнялась работа театра. С перебоями подавалась электроэнергия, с перебоями отапливался театр. Постепенно все мы переселились в него. Дома у многих из нас были разрушены, семьи эвакуированы, и эти бездомные первыми перебрались сюда со своим скарбом. За ними, когда остановились трамваи, потащились и остальные. Так было удобнее – жить и работать вместе. В это время театр репетировал пьесу Первенцева «Крылатое племя». Работали при коптилках, ибо в декабре совершенно прекратилась подача электрической энергии. Спектакли пришлось прекратить, но вера в то, что они возобновятся, не покидала нас, и репетиции продолжались.
В течение этого, наиболее тяжелого, периода погибли наши товарищи: Белогорский, Байбаков, Зубарев, Иванов Н., Карин. Они работали, не покладая рук, до тех пор, пока их не оставили последние силы. И, умирая, говорили о театре, о его будущем, о том времени, когда снова зажгутся огни и поднимется занавес. Они умерли на боевом посту.
В марте 1942 года по решению Правительства театр был эвакуирован в Молотовск. Мы грузились с Финляндского вокзала. Долго ждали отправки. Только ночью тихо и неслышно тронулся поезд. Долго во тьме еще теплились и затем погасли последние огни светофоров.
Прощай, Ленинград! Прощай, любимый город!
В подготовке публикации использованы материалы из архива театра и собрания Санкт-Петербургской государственной Театральной библиотеки.
